Одиссей и Пенелопа
И вот отец и сын начали перетаскивать в особую комнату шлемы, щиты и копья, висевшие
на стенах залы; Афина же невидимо сопровождала их, распространяя повсюду свет.
- Что за чудо, - тихо сказал Телемак своему отцу, - все светится,
как огонь! Должно быть, какое-нибудь божество помогает нам.
- Тише, сын мой, - ответил Одиссей, - и не пытайся разгадать этого,
таков уж обычай богов! Теперь иди и ложись отдыхать, я же хочу
еще немного пободрствовать.
Едва Телемак успел удалиться, как из своей комнаты вышла Пенелопа;
поставив к окну скамейку, она села на овечью шкуру, покрывавшую
ее. Следом за ней появилась толпа служанок, которые принялись убирать
со столов остатки хлеба и кубки; за тем они положили в жаровни
новых дров и зажгли их, чтобы осветить и нагреть залу. Меланто,
заметивши Одиссея, снова принялась бранить его:
- Бродяга, ты еще здесь? И ночью ты не хочешь оставить нас в
покое? Ступай сейчас же вон, если не хочешь отведать этой горящей
головни.
Одиссей мрачно взглянул на нее исподлобья и возразил:
- Почему ты так раздражена против меня, девушка? Или тебя сердит
то, что я хожу в лохмотьях? Но подумай, что и с тобой может случиться
то же самое. Пенелопа, услыхав, их разговор, принялась бранить
высокомерную: - Бесстыдная, ведь ты же слышала, что я хотела
видеть чужеземца и расспросить его о своем супруге, и, несмотря
на это, осмеливаешься оскорблять его?
Меланто, пристыженная, удалилась из комнаты, и Пенелопа принялась
расспрашивать нищего:
- Прежде всего, чужеземец, назови мне свою родину и своего отца.
Но он возразил ей:
- Спрашивай меня обо всем, но только не об этом. Слишком много
я перенес несчастий, и теперь мне тяжело вспоминать о них; и
если я начну говорить, то буду безутешно жаловаться, и ты справедливо
сочтешь меня за глупца.
- Но ведь такова и моя участь! - ответила Пенелопа. - С тех пор
как мой супруг покинул дом, меня не перестает преследовать злая
судьба. Родители мои побуждают меня к новому браку, а сын мой гневается
на то, что женихи расхищают его богатства. Поэтому не молчи и расскажи
мне о своем роде и о своей печальной судьбе!
- Если ты принуждаешь меня, - ответил Одиссей, - то я должен повиноваться
тебе. И он начал рассказывать свою вымышленную историю, так живо
описывая свои страдания и несчастия, что Пенелопа не могла удержаться
от слез.
Выслушав до конца его рассказ, она продолжала дальше расспрашивать
его:
- Теперь я хочу испытать, правду ли ты говорил мне о том, что
принимал и угощал в своем доме моего супруга. Расскажи мне, как
он был одет и какой вид имел?
- Трудной вещи требуешь ты, - ответил Одиссей, - ибо уже двадцать
лет прошло с тех пор, как он был у меня. Но что помню, то расскажу
я тебе: па нем была надета двойная мантия пурпурного цвета, поддерживаемая
пряжкой, на которой искусный мастер изобразил пса, держащего в
своих лапах дрожащую лань; из-под мантии виднелся белый, как снег,
хитон. Сопровождал его глашатай по имени Эврибат.
Снова слезы полились из глаз царицы, ибо все признаки совпадали
точь-в-точь. Одиссей начал утешать ее, и рассказал новую басню,
в которой, однако, было кое-что истинное; он рассказал ей о прибытии
Одиссея в землю феаков. Узнал он все это, по его словам, у царя
Теспротов, где Одиссей был незадолго до его приезда туда и где
он оставил на сохранение несметные богатства, добытые им.
Но этот рассказ не успокоил Пенелопу.
- Что-то говорит моему сердцу, - возразила она, - что никогда
мой супруг не возвратится на родину.
Затем она приказала служанкам омыть страннику ноги и приготовить
ему мягкое ложе, но Одиссей отказался от этого.
- Если бы у тебя была старая нянька, - прибавил он, - которая
также много вытерпела в жизни, как и я, только она могла бы омыть
мне ноги.
- Встань, моя верная Евриклея! - воскликнула Пенелопа, - и вымой
ноги этому страннику, который так же стар, как и твой господин
Одиссей.
Старая служанка сейчас же принялась исполнять приказание хозяйки
и, пристально взглянув в лицо чужеземцу, сказала:
- Многие посещали нас, но никого еще не было, кто так походил бы
по своему виду и по своим ногам на Одиссея.
- Это все говорили, кто видел нас вместе, - ответил Одиссей, стараясь
казаться равнодушным.
Он сидел в это время у очага, а Евриклея наполняла ножную ванну
теплой водой. Когда она принялась за работу, Одиссей осторожно
повернулся в темноту, так как у него на правом колене был рубец
от глубокой раны, которую ему однажды на охоте нанес кабан. Одиссей
испугался, что старуха узнает его по этому рубцу, и поспешил повернуть
от света свою ногу, но это было напрасно. Как только нянька коснулась
своей ладонью этого места, она сейчас же узнала рубец, и от радости
и испуга уронила ногу в ванну.
- Одиссей, сын мой! - воскликнула она, - это действительно ты,
мои руки узнали тебя!.
Но Одиссей сейчас же зажал своей правой рукой ей рот и зашептал,
нагнувшись к ней:
- Ты хочешь погубить меня? Ты говоришь правду, но только этого
не должен знать пока ни один человек!
- Я буду молчать, - ответила Евриклея, подавляя свою радость,
- мое сердце будет твердо, как скала или железо.
С этими словами она пошла снова палить поды, так как прежняя вся
расплескалась. После того, как омовение было окончено, Одиссей
подошел к Пенелопе и еще некоторое время оставался с ней.
- Сильно колеблется мое сердце, - говорила она ему, - оставаться
ли мне с моим сыном или выбрать благороднейшего из женихов. Выслушай
сон, который я видела прошлой ночью. Мне снилось, будто с гор спустился
орел и передушил всех моих гусей. Я начала громко стонать во сне
и продолжала грезить. Ко мне сбежались со всех сторон женщины,
чтобы утешить меня, как вдруг орел опять возвратился и начал человеческим
голосом говорит мне: "Утешься, Пенелопа! Не сон то, что ты
видишь, а верное предзнаменование. Гуси - это женихи, я же сам,
орел, ни кто иной как Одиссей, который вернулся и умертвил всех
женихов". Так сказала птица и с этими словами улетела; а я
пробудилась и сейчас же побежала к своим гусям, но они стояли совершенно
спокойно!
- Это предзнаменование может иметь только одно значение, - ответил
нищий, - твой Одиссей вернется и не оставит в живых ни одного жениха.
Но Пенелопа сказала со вздохом:
- Нельзя верить всяким снам. А завтра наступит ужасный день, который
разлучит меня с домом Одиссея; ибо завтра я хочу назначить состязание.
Мой супруг иногда ставил друг за другом двенадцать жердей с кольцами
и пускал из своего лука стрелу так, что она пролетала сквозь
все двенадцать колец. И вот, кто из женихов сумеет натянуть Одиссеев
лук, который я все еще сохраняю, за тем я и пойду.
- Сделай так, королева, - сказал Одиссей, - ибо, поистине, прежде
чем кто-либо из них сумеет сделать это, Одиссей вернется в свой
дом.
Так сказал он, и царица, вздыхая, простилась с ним. Пенелопа
отправилась в свою комнату, а Одиссей пошел к сени, где ему было
приготовлено ложе.
Наверх