Одиссей в Итаке

Одиссей и Пенелопа
И вот отец и сын начали перетаскивать в особую комнату шлемы, щиты и копья, висевшие на стенах залы; Афина же невидимо сопровождала их, распространяя повсюду свет.

- Что за чудо, - тихо сказал Телемак своему отцу, - все светится, как огонь! Должно быть, какое-нибудь божество помогает нам.

- Тише, сын мой, - ответил Одиссей, - и не пытайся разгадать этого, таков уж обычай богов! Теперь иди и ложись отдыхать, я же хочу еще немного пободрствовать.

Едва Телемак успел удалиться, как из своей комнаты вышла Пенелопа; поставив к окну скамейку, она села на овечью шкуру, покрывавшую ее. Следом за ней появилась толпа служанок, которые принялись убирать со столов остатки хлеба и кубки; за тем они положили в жаровни новых дров и зажгли их, чтобы осветить и нагреть залу. Меланто, заметивши Одиссея, снова принялась бранить его:

- Бродяга, ты еще здесь? И ночью ты не хочешь оставить нас в покое? Ступай сейчас же вон, если не хочешь отведать этой горящей головни.

Одиссей мрачно взглянул на нее исподлобья и возразил:

- Почему ты так раздражена против меня, девушка? Или тебя сердит то, что я хожу в лохмотьях? Но подумай, что и с тобой может случиться то же самое. Пенелопа, услыхав, их разговор, принялась бранить высокомерную: - Бесстыдная, ведь ты же слышала, что я хотела видеть чужеземца и расспросить его о своем супруге, и, несмотря на это, осмеливаешься оскорблять его?

Меланто, пристыженная, удалилась из комнаты, и Пенелопа принялась расспрашивать нищего:
- Прежде всего, чужеземец, назови мне свою родину и своего отца.

Но он возразил ей:
- Спрашивай меня обо всем, но только не об этом. Слишком много я перенес несчастий, и теперь мне тяжело вспоминать о них; и если я начну говорить, то буду безутешно жаловаться, и ты справедливо сочтешь меня за глупца.

- Но ведь такова и моя участь! - ответила Пенелопа. - С тех пор как мой супруг покинул дом, меня не перестает преследовать злая судьба. Родители мои побуждают меня к новому браку, а сын мой гневается на то, что женихи расхищают его богатства. Поэтому не молчи и расскажи мне о своем роде и о своей печальной судьбе!

- Если ты принуждаешь меня, - ответил Одиссей, - то я должен повиноваться тебе. И он начал рассказывать свою вымышленную историю, так живо описывая свои страдания и несчастия, что Пенелопа не могла удержаться от слез.

Выслушав до конца его рассказ, она продолжала дальше расспрашивать его:

- Теперь я хочу испытать, правду ли ты говорил мне о том, что принимал и угощал в своем доме моего супруга. Расскажи мне, как он был одет и какой вид имел?

- Трудной вещи требуешь ты, - ответил Одиссей, - ибо уже двадцать лет прошло с тех пор, как он был у меня. Но что помню, то расскажу я тебе: па нем была надета двойная мантия пурпурного цвета, поддерживаемая пряжкой, на которой искусный мастер изобразил пса, держащего в своих лапах дрожащую лань; из-под мантии виднелся белый, как снег, хитон. Сопровождал его глашатай по имени Эврибат.

Снова слезы полились из глаз царицы, ибо все признаки совпадали точь-в-точь. Одиссей начал утешать ее, и рассказал новую басню, в которой, однако, было кое-что истинное; он рассказал ей о прибытии Одиссея в землю феаков. Узнал он все это, по его словам, у царя Теспротов, где Одиссей был незадолго до его приезда туда и где он оставил на сохранение несметные богатства, добытые им.

Но этот рассказ не успокоил Пенелопу.

- Что-то говорит моему сердцу, - возразила она, - что никогда мой супруг не возвратится на родину.

Затем она приказала служанкам омыть страннику ноги и приготовить ему мягкое ложе, но Одиссей отказался от этого.

- Если бы у тебя была старая нянька, - прибавил он, - которая также много вытерпела в жизни, как и я, только она могла бы омыть мне ноги.

- Встань, моя верная Евриклея! - воскликнула Пенелопа, - и вымой ноги этому страннику, который так же стар, как и твой господин Одиссей.

Старая служанка сейчас же принялась исполнять приказание хозяйки и, пристально взглянув в лицо чужеземцу, сказала:
- Многие посещали нас, но никого еще не было, кто так походил бы по своему виду и по своим ногам на Одиссея.

- Это все говорили, кто видел нас вместе, - ответил Одиссей, стараясь казаться равнодушным.

Он сидел в это время у очага, а Евриклея наполняла ножную ванну теплой водой. Когда она принялась за работу, Одиссей осторожно повернулся в темноту, так как у него на правом колене был рубец от глубокой раны, которую ему однажды на охоте нанес кабан. Одиссей испугался, что старуха узнает его по этому рубцу, и поспешил повернуть от света свою ногу, но это было напрасно. Как только нянька коснулась своей ладонью этого места, она сейчас же узнала рубец, и от радости и испуга уронила ногу в ванну.

- Одиссей, сын мой! - воскликнула она, - это действительно ты, мои руки узнали тебя!.

Но Одиссей сейчас же зажал своей правой рукой ей рот и зашептал, нагнувшись к ней:
- Ты хочешь погубить меня? Ты говоришь правду, но только этого не должен знать пока ни один человек!

- Я буду молчать, - ответила Евриклея, подавляя свою радость, - мое сердце будет твердо, как скала или железо.

С этими словами она пошла снова палить поды, так как прежняя вся расплескалась. После того, как омовение было окончено, Одиссей подошел к Пенелопе и еще некоторое время оставался с ней.
- Сильно колеблется мое сердце, - говорила она ему, - оставаться ли мне с моим сыном или выбрать благороднейшего из женихов. Выслушай сон, который я видела прошлой ночью. Мне снилось, будто с гор спустился орел и передушил всех моих гусей. Я начала громко стонать во сне и продолжала грезить. Ко мне сбежались со всех сторон женщины, чтобы утешить меня, как вдруг орел опять возвратился и начал человеческим голосом говорит мне: "Утешься, Пенелопа! Не сон то, что ты видишь, а верное предзнаменование. Гуси - это женихи, я же сам, орел, ни кто иной как Одиссей, который вернулся и умертвил всех женихов". Так сказала птица и с этими словами улетела; а я пробудилась и сейчас же побежала к своим гусям, но они стояли совершенно спокойно!

- Это предзнаменование может иметь только одно значение, - ответил нищий, - твой Одиссей вернется и не оставит в живых ни одного жениха.

Но Пенелопа сказала со вздохом:
- Нельзя верить всяким снам. А завтра наступит ужасный день, который разлучит меня с домом Одиссея; ибо завтра я хочу назначить состязание. Мой супруг иногда ставил друг за другом двенадцать жердей с кольцами и пускал из своего лука стрелу так, что она пролетала сквозь все двенадцать колец. И вот, кто из женихов сумеет натянуть Одиссеев лук, который я все еще сохраняю, за тем я и пойду.

- Сделай так, королева, - сказал Одиссей, - ибо, поистине, прежде чем кто-либо из них сумеет сделать это, Одиссей вернется в свой дом.

Так сказал он, и царица, вздыхая, простилась с ним. Пенелопа отправилась в свою комнату, а Одиссей пошел к сени, где ему было приготовлено ложе.

 

Наверх

Продолжение...


Яндекс.Метрика